В декабре 2004 года первый на Украине цветной бунт отменял победу Виктора Федоровича Януковича на президентских выборах, ссылаясь на массовые фальсификации и подтасовки. Уже тогда было видно и позднейшим анализом строго доказано: махинаций и впрямь хватало — но против Януковича. Поэтому немало шуму натворил съезд в Северодонецке Луганской области, где находится, помимо прочего, один из крупнейших в былом Союзе химических комбинатов. Представители законодательной и исполнительной власти регионов юга и востока Украины обсуждали, в частности, возможность отказа в повиновении центральной власти, созданной с явным нарушением закона.

Съезд прозвали сепаратистским, но без силовых последствий: в те годы даже на Украине считалось преступным только насильственное разделение страны. И мало кто заметил: в Северодонецке лишь ответили на сепаратизм — отказ запада Украины подчиняться законно избранному президенту Януковичу. Таковы были официально принятые решения западных советов, мэров и даже назначаемых президентом глав областных администраций. Северодонецкий же съезд ограничился требованием федерализовать республику — ввести четкое разграничение полномочий и обеспечивающих их финансовых потоков между центром и регионами.

Украина до недавнего времени переживала те же процессы, что и Российская Федерация, но с опозданием на добрый десяток лет. Бунт 2004 года во многом напоминал конституционный кризис 1993 года в РФ.

Конституцию РСФСР 1978 года правили с 1986 года так часто и хаотично, что в ней накопились внутренние противоречия. У каждой из сторон конфликта — сторонников сохранения большинства особенностей советской жизни и безудержных либералов — были закрепленные в конституции обоснования своей позиции. Дело кончилось силовым столкновением 3–4 октября 1993 года с сотнями жертв. На Украине первый майдан прошел бескровно, чем ее граждане хвастались перед остальными русскими еще почти десятилетие.

Но в РФ даже принятие 12 декабря новой конституции не устранило почву для противоречий. В том числе противоречий между центром и регионами. Временный выход из положения нашел тогдашний вице-премьер по региональной и национальной политике Сергей Михайлович Шахрай — в этом, насколько я знаю, ему изрядно помог его советник Нурали Нурисламович Латыпов.

Тогда едва ли не с каждым регионом центр заключил отдельный договор о распределении полномочий. Фразу Бориса Николаевича Ельцина «Берите столько независимости, сколько сможете переварить» дополнили точные указания: кто сколько переваривает. Это сняло немало поводов для конфликтов. Когда страна вышла на новый уровень развития, договоры постепенно отменили по взаимному согласию: сами регионы признали их ненужными.

Руководство Украины не воспользовалось опытом северных соотечественников. Ради своей независимости.

По данным социологической службы Gallup, даже в 2008 году — после 90 лет массированной украинизации — для 5/6 граждан Украины родной язык, повседневно используемый в быту, русский. Удержать русских в отдельном государстве можно только жестким пропагандистским давлением.

Для этого не только постоянно провоцируются конфликты с остальными русскими, но и рекламируется украинская — южнорусская сельская — культура и поддерживается чувство вины за неиспользование «родного украинского» языка, уже полтора века разрабатываемого на основе южнорусских диалектов. Украинским русским постоянно ставят в пример «образцовых украинцев» — жителей регионов, дольше прочих пробывших под властью Польши, а потому наиболее оторванных от общерусской культуры и ополяченных.

В этих краях индустриализация началась позже — поэтому они заметно беднее тех, где еще в имперские времена был создан один из крупнейших русских промышленных центров. Чтобы украинство казалось привлекательным, доходы Донецко-Днепровского промышленного района, николаевского судостроения, одесского судоремонта и т.п. перераспределяют в пользу запада Украины, где в первое же десятилетие независимости местные власть и бизнес уничтожили почти все предприятия, созданные в советское время.

Отношение к галичанам — жителям восточного склона Карпат, дольше всего (до 17 сентября 1939 года) прожившим под польским влиянием — на Украине примерно такое же, как к ортодоксальным иудеям в Израиле: их мало кто любит, но они — единственное идеологическое оправдание самого существования самостоятельного государства.

Субъекты федерации с ясно прописанными правами не позволят грабить себя в пользу чужого дяди без внятных планов создания этим дядей ресурсов для будущего взаимодействия — хозяйственного, без идеологии. И уж вовсе невозможно счесть примером дядю, в чью пользу себя ущемляешь, зная, что сам он себя и прокормить не способен.

Многие из профессиональных украинцев — тех, кто извлекает или хотя бы надеется извлечь прибыль из отделения Украины от остальной России — тоже за федерализацию. Регионов, где украинизация сильно сказалась на массовых настроениях, больше, чем явно русских, но они сравнительно малонаселенные и добиваются своего только большей активностью голосования. В федерации же многие вопросы решаются числом регионов — и украинизированные могут добиваться большего, чем в унитарном государстве. Поэтому за договорное разграничение полномочий между центром и регионами уже выступили советы не только южной Одесской области (чьи порты — крупнейшие в республике — изрядно пополняют общий бюджет) и граничащей с ней Кировоградской, но и Житомирской — на границе с Белоруссией.

Но для Киева, сидящего на основных бюджетных потоках, федерализация — конец существования за чужой счет. Массовые убийства в Одессе и Мариуполе, два года террора против Донбасса — всего лишь способ защитить доход. Бухгалтер одной из крупнейших в 1930-е американских банд Аббадабба Берман (Отто Бидерман) сказал: «Ничего личного — только бизнес». Так и будут беспредельничать, пока вашингтонская и брюссельская крыша не отвернется.